Кровь в бразильской сельве

Тупинамба что это

В эпоху Великих географических открытий, когда европейские путешественники проникали в самые отдаленные уголки планеты и обещались с самыми разными, порой очень далекими от них по культуре народами, их многое удивляло, поражало и приводило в ужас. Однако даже благовоспитанные французские гугеноты сумели найти общий язык с бразильскими каннибалами. Что лишний раз свидетельствует о том, что все люди – братья.

Записки Большой Устрицы

В 1556 году гугенот Жан де Лери вместе с еще пятнадцатью кальвинистами отправился в Бразилию, как он полагал, с целью основать там протестантскую миссию. Но общего языка с колониальными властями проповедники так и не нашли. Более того, в конце концов они окончательно разругались с пригласившим их шевалье де Виллеганьоном, который никак и не мог решить, с кем ему по пути – с католиками или с протестантами. В результате Жан де Лери со товарищи покинул французский форт и около года прожил среди индейцев, о чем впоследствии и написал в своих путевых заметках.

В них приводятся подробные сведения о культуре, обычаях, религии и языке индейцев-тупинамба. Большое внимание Жан де Лери уделял каннибализму – поскольку он был союзником племени, индейцы однажды попытались угостить его жареной человеческой ступней и очень обиделись, когда он отказался.

Хотя он вовсю критикует каннибализм, но и европейцам, особенно католикам, от него достается не меньше, учитывая, что мемуары были написаны уже после Варфоломеевской ночи. Более того, среди индейцев Жану де Лери было уютнее, чем среди соотечественников. Он даже взял себе индейское имя Большая Устрица, поскольку «лери» означает «устрица» на местном наречии.

Настольная книга Ганнибала Лектера

Обычаи тупинамба Лери описывает очень красочно, но особенно его интересует еда, поэтому он не просто перечисляет местных птиц или рыб, но сообщает об их вкусовых качествах, а также об оптимальных способах их приготовления. Даже каннибализм он сумел описать так, что хочется включить гриль и кого-нибудь срочно поджарить, – не удивлюсь, если его мемуары были настолько книгой Ганнибала Лектера. Причем из мемуаров Жана де Лери можно узнать не только о кулинарии народов Бразилии, но и о европейских блюдах – например, что во Франции в качестве «постного бекона» продавали китовый жир или жир морской свиньи.

Кулинарные навыки индейцев пригодились Жану де Лери во время восьмимесячной обороны крепости Сансерр, осажденной католиками в 1573 году. Нет, де Лери не призывал защитников крепости питаться друг другом – лишь помогал им отыскать новые источники пищи. Поэтому солдаты варили подметки сапог, а спали не на гнилой соломе, а в гамаках, изготовлению которых де Лери научился у индейцев.

«Есть в здешних краях и летучие мыши размером не меньше галок, – пишет де Лери. – Обычно они залетают в дома по ночам и, если кто-то спит с неприкрытыми ногами, впиваются в большой палец и высасывают из него кровь. Иногда они могут выпить более чашки крови, прежде чем вы что-нибудь почувствуете. А проснувшись поутру, вы с ужасом увидите, что и гамак, и все вокруг пропитано кровью. Тем не менее, когда такое случается на глазах у дикарей – или с ними сами, или с кем-то еще, – они лишь смеются. Посмеялись они и надо мной, когда однажды утром я заметил такую неприятность. Но вдобавок к насмешкам мой большой палец разболелся, и, хотя боль была терпимой, несколько дней подряд я не мог надевать башмаки».

Далее он приводит историю о слуге одного монаха, страдавшем от плеврита: «Поскольку вену для кровопусканий так и не смогли обнаружить, слугу оставили умирать. Однако ночью в дом влетела летучая мышь и укусила его возле пятки, которую он позабыл прикрыть. Она выпила столько крови, что не просто утолила свою жажду, но оставила вену открытой. Когда из вены вытекло достаточно крови, больной выздоровел».

Хотя Жан де Лери и не питает особой приязни к летучим мышам, он добавляет, что они все же не так ужасны, как древнегреческие птицы стриги, которые высасывали кровь у младенцев в колыбели (впоследствии так стали называть ведьм). Я не знаю в точности, но, возможно, это первый случай, когда летучих мышей связывают с фольклорными ведьмами и вампирами.

Продолжая тему крови – не менее интересны и заметки де Лери о менструации. «В течение почти что года, который я провел в этих краях в обществе дикарей, я не замечал среди их женщин следов месячных истечений, – пишет он. – Я придерживаюсь мнения, что каким-то образом они избавляются от месячных и их тела очищаются иначе, чем тела наших женщин. Я наблюдал, как матери и родственницы ставили девочек в возрасте от 12 до 14 лет на камень и острым звериным зубом делали глубокий надрез на их теле от подмышек и бедер до колен. Некоторое время девочки, стиснув зубы от боли, истекали кровью. Как я уже сказал, я полагаю, что с ранних лет они подобным образом избавляются от месячных. Доктора и ученые мужи, возможно, возразят мне: «Но как же такие сведения соотносятся со сказанным ранее – что после замужества их женщины очень плодовиты? Ведь известно, что с прекращением месячных женщина не может зачать». Но если кто-то и укажет мне на это противоречие, я лишь отвечу, что в мои цели не входило разрешать этот вопрос, и больше по этому поводу я ничего сказать не могу».

Все индейцы ходили голыми, именно поэтому де Лери так удивлен – месячные были бы очень заметными при таких обстоятельствах. Однако мне кажется, что индианки пользовались какими-нибудь тампонами, благо травы в джунглях предостаточно, а тампоны благовоспитанный мсье де Лери никак бы не смог разглядеть. Задавать же дамам столь интимный вопрос он постеснялся. Как вариант – они уходили куда-нибудь подальше во время месячных.

А то, что он описывает, – это, вероятно, какой-то обряд или просто наказание. Кстати, другой путешественник того времени, испанский конкистадор Кабеса де Вака, в XVI веке пешком и в одиночку пересекший Северную Америку, упоминал, что индейцы иногда царапали детей острыми рыбьими зубами в качестве телесного наказания.

Посол от каннибалов к Людовику ХIII

Однако не только французы посещали индейцев в Бразилии, но и сами они ездили во Францию. В отчете дворянина Ивана Гавриловича Кондырева и подъячего Михаила Неверова, посланных в 1615–1616 годах с дипломатической миссией к французскому королю Людовику ХIII, есть загадочная фраза: «У французского ж короля ныне посол из Западной Индеи, а просит помочи на шпанского короля. А што ему король сказал, того не ведомо, а при нас не был отпущон».

Кем же был этот загадочный посол? Им оказался бразильский индеец из Мараньяна, области на границе португальских и испанских владений в Южной Америке. Делегация индейцев Мараньяна была привезена в Париж в 1613 году одним из основателей второй французской колонии Франсуа де Разийи. Индейцы должны были подтвердить, что их соплеменники по собственной воле передают себя и свою землю под власть французской короны.

Упоминаемый Кондыревым и Неверовым персонаж, скорее всего, индейский мальчик двенадцати лет по имени Пирауава (в крещении Луи Франсуа), который сопровождал делегацию, однако в строгом понимании послом не являлся. Тем не менее именно он оставался во Франции после отъезда «послов Мараньяна» и, по сообщениям французских источников, удостаивался внимания и короля, и королевы-матери.

Кондыреву и Неверову было естественно перенести на него посольский статус его бразильских соотечественников, которых действительно привезли во Францию с важной миссией: побудить монарха и дальше поддерживать французский плацдарм в Южной Америке в противовес Испании.

ПРАЗДНИКИ БРАЗИЛЬСКОГО ПЛЕМЕНИ ТУПИНАМБА

Досье: Каннибалы. Часть 3. Вражеских воинов племя Тупинамба поедало из мести. Зуб за зуб, бифштекс за бифштекс. Рассказывает один из конкистадоров.

До того, как прибывшие португальцы проникли вглубь страны, индейцы племени Тупинамба занимали значительную часть побережья современной Бразилии. Они выращивали маниоку, сладкий картофель и маис. А протеином они разживались на охоте и рыбалке. Но их любимым занятием было нападать на какую-нибудь соседнюю деревню, чтобы отомстить за своих погибших в предыдущем бою воинов. Во время сражений главной целью было захватить побольше пленников для… пищи. Для этого у каждого воина при себе имелась веревка, обмотанная вокруг тела. Пленников затем приводили в деревню и тут же съедали. Иногда их съедали чуть позже, когда на пир собирались все жители. Что важно, так это то, что ни один молодой воин племени Тупинамба не имел права вступить в брак, пока не убьет вражеского воина. Тем самым он демонстрировал свою храбрость.

Попасть на вертел
Нам известно довольно много о каннибализме, практиковавшемся в племени Тупинамба. И все благодаря немецкому аркебузиру Гансу Стадену, который прожил рядом с ними целых девять месяцев. В 1550 году, когда его корабль потерпел крушение, он был взят в плен. Написанные им в 1557 году два сборника мемуаров считаются самыми ранними работами по этнологии. «Я молился в ожидании, когда мне нанесут смертельный удар по голове, но вождь, захвативший меня в плен, взял слово и заявил, что желает привести меня домой живым, чтобы вместе со мной отметить их праздник, а потом уже меня убить и, приготовив «кавеви пекикке» – это такой напиток, отпраздновать победу и поужинать мною вместе со всеми». Впрочем, на вертел Стаден не попал, воспользовавшись тем, что индейцы, ставшие его хозяевами, почему-то сочли, что конкистадор является колдуном и пророком.

Во время своего пребывания в гостях у племени аркебузир неоднократно присутствовал при сценах забоя пленников для приготовления пищи. «Это делается не потому, что им не хватает еды, они пожирают своих врагов просто из ненависти. Во время сражения каждый из них кричит своему противнику: «Пусть все несчастья падут на тебя, я тебя съем… Я пришел, чтобы отомстить тебе за смерть моих близких. И сегодня я поджарю тебя на вертеле еще до того, как сядет солнце»». Пленников приводили в лагерь и помещали под охрану какой-нибудь женщины. В течение нескольких месяцев и даже лет захваченный раб должен был работать. Бывало, что 20-летние пленники доживали до 40 лет, прежде чем их съедали. Они могли жениться, иметь детей, которые росли вместе с другими детьми в этой деревне. Но день, когда пленника съедят, приходит всегда. Это неизбежно. Либо потому что он заболел, либо потому что сильно постарел, либо просто потому, что он чем-то не угодил своему хозяину или ненароком оскорбил его.

Брусок в зад
Праздник у племени Тупинамба – это такая вечеринка, куда приглашаются друзья и жители соседних деревень. Приготовления длятся два дня. Затем жертву приводят на деревенскую площадь, где «рядом с рабом зажигают большой костер, на который его заставляют смотреть. Потом с огромной дубиной появляется женщина… Главный распорядитель берет у нее эту дубину и говорит: «Вот и я! Я пришел, чтобы убить тебя, потому что твои родственники убили и съели множество моих родных». Пленник ему отвечает: «Когда я умру, мои друзья отомстят за меня»».

«Тут же палач наносит мощный удар по голове, так что мозги буквально разлетаются. Женщины хватают еще трепыхающееся тело, тащат его к костру, чистят кожу, пока она не побелеет, и вставляют в зад брусок, чтобы, не дай бог, ничего не выпало наружу. Когда кожа вычищена добела, воин племени отрубает руки и ноги ниже колен. Четверо женщин хватают эти конечности и носятся с ними вокруг хижин, вопя от радости. Затем убитого вскрывают со спины и делят его на куски. Женщины берут потроха и варят из них что-то вроде бульона, который называется «менго». Им они делятся с детьми племени. Затем съедаются внутренности, кожа с головы, мозг и язык. Детям достаются объедки. После того, как все закончено, каждый берет себе кусок и идет домой».

В конце концов Статену удается сбежать, прежде чем его самого сожрали. Имеются и другие свидетельства поселенцев, подтверждающие, что все написанное Статеном, является правдой. Мишель де Монтень в своих «Очерках» также затрагивает тему каннибализма племени Тупинамба. Он опросил троих индейцев из этого племени, привезенных во Францию в 1562 году, а также побеседовал с несколькими бывшими колонистами.

На фото: индейцы племени Тупинамба.

Тупинамба что это

Как предполагают исследователи, изначально тупи населяли дождевые леса Амазонки, однако около 10-9 вв. до н. э. стали расселяться на юг и постепенно заняли побережье Атлантического океана. [1]

Народ тупи населял до прихода европейцев почти всё побережье Бразилии. В 1500 г. их численность, по современным оценкам, составляла около 1 миллиона человек — почти столько же, сколько в Португалии того времени. Тупи были разделены на несколько десятков племён, каждое из которых составляло от 300 до 2 000 человек, среди них: тупиниким, тупинамба, потигуара, табахара, каэтес, темимино, тамойос.

Тупи занимались земледелием: они выращивали кассаву, кукурузу, батат, бобы, арахис, табак, тыкву, хлопок и многие другие растения. Кстати, название овоща «топинамбур» в европейских языках происходит от названия племени (тупинамба), поскольку именно от индейцев позаимствовали эту культуру европейцы.

Нередко племена тупи конфликтовали с другими племенами региона или даже друг с другом. Представление о едином народе тупи у них отсутствовало, несмотря на общий язык. Во время войн тупи захватывали пленников с тем, чтобы позднее употребить их в пищу в ходе специальных ритуалов. [2]

Если верить воспоминаниям германского ландскнехта Ханса Штадена, участвовавшего в бразильских экспедициях конкистадоров, тупи (по крайней мере племя тупинамба, в плен к которому он попал), практиковали каннибализм, поскольку считали, что вместе с мясом противника усваивают его силу. Штаден не был съеден якобы потому, что всякий раз громко умолял о пощаде, а тупи не ели трусов, считая, что всякий, съевший труса, переймёт его трусость. Книга Штадена, опубликованная в 1557 году, получила широкую известность в Европе не в последнюю очередь из-за описания каннибальских ритуалов. [2]

Европейская колонизация

Начиная с XVI века тупи, как и другие индейские племена региона, подверглись культурной ассимиляции со стороны португальских колонизаторов, нередко обращались в рабство, что привело к почти полному их уничтожению, за исключением нескольких небольших общин, проживающих в индейских резервациях Бразилии. [2] .

Смешение рас и «своячество» (Cunhadismo)

В формирование бразильского этноса внесли вклад различные народы, однако особенно весомым был вклад потомков тупи. Когда португальцы прибыли в Бразилию в XVI веке, первыми их встретили тупи. Вскоре распространились смешанные браки между португальскими поселенцами и местными женщинами, тем более, что португальцы редко привозили с собой женщин. [2] . Вместе с этим в колонии начал распространяться феномен «своячества», известный под названием «cunhadismo» (от португальского cunhado, «шурин»). «Своячество» по сути было старинной индейской традицией включения чужаков в свою общину. Индейцы предлагали европейцу девушку из своего племени в жёны, и если тот соглашался, он становился «свояком» для всех индейцев племени. Европейцы быстро усвоили многожёнство, распространённое среди индейцев, и один европеец мог иметь десятки индейских жён (temericós). [2] .

«Своячество» также использовалось для вербовки рабочей силы. Пользуясь многочисленными родственными связями, приобретёных через своих аборигенных жён-temericós, португальцы использовали «свояков» для работы на себя, в первую очередь для рубки цезальпинии и погрузки древесины на корабли. В ходе этого процесса образовалась значительная популяция метисов, получивших в Бразилии название «мамелюко» и составившая подавляющее большинство населения этой страны. Без практики «своячества» португальцы едва ли закрепились бы в Бразилии, поскольку численность их была весьма мала, в особенности женщин. [2] .

Наследие тупи в современной Бразилии

Образ жизни

Хотя чистокровные тупи в Бразилии исчезли — отчасти из-за тяжёлых условий рабства, отчасти из-за занесённых европейцами болезней — большую часть территории Бразилии заселили потомки тупи по материнской линии, которые в значительной мере унаследовали старинные традиции своего народа. Дарси Рибейру (Darcy Ribeiro) писал, что по своим характеристикам первые бразильцы были скорее тупи, чем португальцами, и даже креолизированный язык, на котором они говорили — «ньенгату» (Nheengatu), известный также под названием «лингва-жерал», служил в качестве лингва-франка в Бразилии вплоть до XVIII века [2] . Регион, где ныне находится штат Сан-Паулу, был центром культуры мамелюко, которые, под названием «бандейранте», постепенно распространились по всей территории Бразилии, вклюая регионы, где исторически тупи никогда не проживали. Именно эти метисы распространили иберийскую культуры по самым дальним уголкам страны. Они окультурили изолированные индейские племена и распространили креольский язык «лингва-жерал», который возник в 17 веке и в настоящее время почти вытеснен португальским, однако всё ещё существует в некоторых регионах Амазонии.

По образу жизни старые паулиста (жители Сан-Паулу) почти не отличались от индейцев. В семье языком общения был ньенгату (лингва-жерал). Земледелие, охота, рыболовство и сбор фруктов происходили так же, как и у индейцев. От тупи они отличались лишь использованием одежды, соли, металлических орудий, европейского оружия и ряда других европейских предметов. [2] .

Когда области, где проживали метисы, стали подпадать под влияние капиталистической экономики, свойственные тупи характеристики стали постепенно утрачиваться. Португальский язык возобладал, а язык «лингва-жерал» практически исчез. Сельские традиции, происходившие от тупи, были вытеснены европейскими технологиями, поскольку сельское хозяйство в большей степени стало ориентироваться на экспорт [2] .

Лексика

Португальский бразильский язык заимствовал немало слов из вымершего языка тупи, в частности, такие распространённые, как mingau, mirim, soco, cutucar, tiquinho, perereca, tatu. Из тупи происходят названия представителей местной фауны (например, arara (попугай «ара»), jacaré («южноамериканский аллигатор»), tucano («тукан») и флоры (mandioca («маниок»), abacaxi («ананас»). Из него же происходят ряд топонимов современной Бразилии (pt:Itaquaquecetuba, pt:Pindamonhangaba, pt:Caruaru, Ипанема и др).

Существуют и имена, происходящие из языка тупи — Ubirajara, Ubiratã, Moema, Jussara, Jurema, Janaína и др. [3] , однако они не говорят о том, что их носители действительно являются потомками тупи, а скорее являются отголосками бразильского национализма [4] .

Массовая культура

Племя тупинамба было изображено в сатирическом фильме 1971 года Нелсона Перейра душ Сантуша «Как вкусен был мой француз» (Como Era Gostoso o Meu Francês).

Няш-мяш из племени тупинамба

Нестор Пилявский: Мы имеем дело с языческим пантеоном, когда мучители и жертвы сакрализуются в одном паралогическом пространстве

01.10.2017 • Нестор Пилявский

И чего вы все набросились на Наталью Поклонскую? Ведь романтическая любовь к мертвому государю — это далеко не самая ее плохая черта, может быть, даже лучшее, что в ней есть.

Кто-то из великих говорил, что в России все становится литературой. Действительно, российская реальность перенасыщена смыслами, абсурдными и не очень, богата странными персонажами, умными и так себе, неожиданными кульбитами, как смертоносными, так и «внезапной везухой», надрывными страданиями, экзистенциальными или по пьяни. И просто вынося мусор, здесь рискуешь оказаться внутри фельетона, а то и богоискательской драмы. Как видим, даже манга в России превращается в литературу: во всяком случае, героиня японских комиксов Няш-мяш (она же бывший украинский, крымский, а ныне от Господа над нравственностью россейской прокурор Наталья Поклонская) всей своей личностной историей претендует на литературно-философский уровень.

Вчерашняя икона государственничества в своем искреннем почитании икон религиозно-исторических зашла так далеко, что и коллегам ее (да что они понимают, пороха украинского не нюхавшие), стало как-то не по себе, как-то даже неудобно — феерическое (с поджогами) противостояние «Матильде» продолжилось перебранкой во власти: Поклонская назвала недостаточно набожных (недостаточно нацаребоженных?) коллег предателями, а депутатка-спортсменка Ирина Роднина в ответ оскорбила ее религиозные чувства, указав, что это сам Николай II предал Россию и народ. Заместитель главы комитета по культуре, режиссер Бортко и вовсе обозвал императора «негодяем», который «ушел с поста главнокомандующего во время войны». Как водится, в таких случаях не обошлось без бесовщины: специальный думский просмотр «Матильды» сопровождался документами на гербовых бланках, и кто-то подменил в них фильм «Матильда» на «порнографию производства ФРГ». Поклонская предложила всех смотревших фильм, включая депутатов Думы, на полгодика отлучить о церкви, чем еще раз спровоцировала РПЦ на реакцию: официальная патриархия не спешит вмешиваться в распрю о фильме Алексея Учителя, тогда как правое крыло церкви всячески ее к этому подталкивает — в том числе и через Поклонскую, которую окормляет о. Сергий (Романов), ярый консерватор, старец, бывший милиционер и уголовник.

Часть этого право-монархического крыла — царебожники. Это люди, верующие в учение о некоторой сущностной сопричастности царя земного и Царя Небесного, из чего вытекает и то, что убийство Николая II несло искупительную жертву для России наподобие той искупительной жертвы, которую принесло распятие Христа для всего мира. Учение это легче всего понять, процитировав одного из его верных адептов — певицу Жанну Бичевскую. В зачине одной из своих песен она напоминает, как было дело в 1918 году:

«Слепой народ, обманутый лжецами,
За чистоту души твоей святой
Тебя клеймил постыдными словами
И казни требовал над кем же — над тобой».

Примерно то же самое, по мнению Бичевской, происходило две тысячи лет назад в Иерусалиме:

«Не так ли пал и Царь коварной Иудеи,
Мессия истины, народная мечта.
И Бога своего преступные злодеи
Распяли на доске позорного Креста».

Мешая образ Христа-Царя и императора Николая II, Бичевская описывает, как «над Божеством глумился весь народ», как войска и народ предали клятвы, как был казнен «наш исконный Царь, смиреньем благородный». Обычно царебожники полагают, что искупительная жертва императора должна привести к всенародному покаянию за нее, после чего Россия заживет хорошо, как и положено Святой Руси. У Бичевской вывод совершенно трагической — проклятие вечно:

«Пройдут века, но подлости народной
С страниц истории не вычеркнут года.
Отказ Царя прямой и благородный
Пощёчиной вам будет навсегда».

Не вдаваясь в теологические подробности, замечу, что царебожие самими христианскими теологами, включая и православных, осуждено как учение еретическое: в христианстве есть только одна искупительная жертва — жертва Христа — а все остальное от лукавого. Интересно посмотреть на проблему с другой стороны — антропологической. Жертвоприношения составляют основу всех религиозно-сакральных практик, лежат в основе культуры и появления символического обмена, то есть экономики. Антрополог Рене Жирар, к примеру, показывает, что жертвоприношение лежит у истоков социального аппарата и даже человеческой психологии. По мнению Жирара, вначале всего было убийство: древние люди, измотанные миметическим соперничеством, убивали кого-то, перераспределяя таким образом, табуируя и формализуя естественную животно-человеческую агрессию внутри племени. Они убивали выбранную жертву (часто съедали), как бы причащаясь умиротворения и таким образом ритуально консолидируясь. Это умиротворение и религиозный транс, сопровождавший разрешение кризиса, приводили к сакрализации жертв. Жертв могли обожествить даже до того, как употребить в пищу. К примеру, в племени тупинамба выбранного на роль жертвы человека хорошо кормили, даже добивались от него сексуальной активности, возносили ему гимны, а одновременно с тем били, ругали и издевались. Жирар исследовал также распространенные в Африке жертвоприношения местных королей и вождей. Их кормили возбуждающими средствами, заставляли совершать инцест, а потом устраняли, чтобы передать власть наследникам — новым королям, новым фигурам священного насилия. Убитые старые короли в некоторых случаях становились божествами. Принято удивляться, как быстро и радикально российская культура меняет символы: в начале столетия царя низвергли и растерзали, в конце века канонизировали (а некоторые даже — обожествили), сначала рассказали о пороках императрицы и её фрейлин, написали для трудового народа книжки вроде «Двадцать три ступени вниз», а потом практически те же люди, по крайней мере, члены той самой компартии, которая всё это организовала, как ни в чём ни бывало, провозгласили казнённого царя святым заступником за страну. И народ-богоносец все схватывает на лету: был батюшка-государь, стал Николай Кровавый — был Николай Кровавый, стал август-страстотерпец. На самом деле здесь нет ничего особенного — почти также поступают и африканские царебожники. Другое дело, что подобные архаические практики идолоборческая иудео-христианская традиция категорически отвергает, но мы же с вами знаем, как мало иногда бывает Христа в церковной институции.

Русское царебожие, кроме универсальной, общей с племенем тупинамба, антропологической основы, имеет несколько исторических слагающих. Во-первых, это христианское учение о так называемом катехоне — некоем историческом субъекте, который препятствует окончательному торжеству зла в истории и отдаляет приход Антихриста. Обычно под катехоном понимают евангелизацию народов Земли, но в российском православии со временем оформилась особая точка зрения: катехон — это император. Частично она опирается на проповеди. Св. Иоанна Кронштадтского, частично на суждения вроде распространяемых А. Дугиным — о том, что катехоном были императоры Византии, боровшиеся с Латинской Империей (заклятым Западом), а затем эта миссия возлегла на Третий Рим и его продолжение — Российскую Федерацию, у которой, правда, императора земного нынче нет, зато есть император небесный — Николай II, чью «искупительную жертву» тоже можно считать проявлением катехона. Забавно, что в питательный бульон царебожия попало такое, казалось, антитрадиционное и модернистское явление, как оформившийся благодаря реформам Петра I цезарепапизм, когда светский глава государства, упразднив патриархат, стал и главой церкви. Впрочем, упоротые духом (едва ли святым) русские царебожники возводят свои начинания к Ивану Грозному, который, будучи земным Космократором, якобы привел русский народ к статусу «богоизбранного». Именно поэтому они требуют канонизации Ивана Васильевича и устанавливают ему памятники. Некоторые представители царебожия нашли «проблески византийского катехона» даже в Иосифе Сталине: иконы с изображением такового уже неофициально почитаются «народным благочинием» в кое-каких общинах. Снова могут удивиться: как же Сталин может соседствовать в одном храме с Николаем II? А как Иван Грозный может соседствовать в лике святых с митрополитом Филиппом, которого он убил? Очень просто: и могут, и должны, если мы имеет дело с языческим пантеоном, когда мучители и жертвы сакрализирются в одном паралогическом пространстве, пространстве мифа. Все тот же антрополог Рене Жирар замечает, что мифологическим образом мирового соперничества, которое приводит к жертвоприношениям, стали близнецы. Близнецов боятся либо обожествляют во многих архаических традициях, в том числе, в африканских и индейских. Борясь в миметическом соперничестве друг с другом, близнецы в некотором роде сливаются и становятся друг другом. В сознании ряда царебожников Сталин и Николай II — это сакральные божественные близнецы. Не потому ли жертва и изначальный антипод большевизма — православная церковь — все больше со временем сама становится похожа на своего почившего «заклятого собрата» — компартию? Темные метаморфозы глухого почвенничества: болванчики держат свечки на литургическом партсобрании, крестные ходы организуются по разнарядке из ВУЗов, а отдельные, особенно преисполненные благостью «тупинамбы» стремятся ввести сусловско-победоносцевскую цензуру.